Заявления, недавно  сделанные главой президентской  администрации В. Макеем на встрече  с коллективом белорусского ЦИК, проясняют суть внутренней политики нынешнего руководства государства  даже больше, чем многословные эскапады первого лица. По мысли Макея, «от нас порой ультимативно требуют, чтобы мы буквально с завтрашнего дня стали жить в демократическом государстве, как они его понимают. Но это невозможно. Общество должно внутренне созреть к изменениям».
В качестве факторов, способствующих этим самым – надо полагать – «демократическим изменениям», чиновник назвал проведение выборов  «в строгом соответствии с белорусскими законами», «отчисления бездельников из вузов за прогулы», а также  «обоснованные отказы в регистрации каких-либо структур». Целью же содержательной критики, которой влиятельные державы и альянсы государств Запада продолжают подвергать Беларусь за приумножение репрессивных диктаторских приемов в отношениях с оппозицией, глава администрации считает желание продолжать держать нашу страну «в подвешенном состоянии».
В свое время в  личной беседе с европейским писателем  левых убеждений Лионом Фейхтвангером  Сталин весьма доходчиво объяснил причины  того, что все улицы и площади  советских городов изобилуют его монументами, а помещения – его портретами. Без тени сомнения «лучший друг советских физкультурников» заявил смутившемуся зарубежному гостю, что граждане СССР просто неистово и самозабвенно обожают своего лидера, по совместительству являющегося также «вождем всех остальных народов».
История рассудила  несколько иначе: после того, как  ближайшие соратники Сталина  – не единожды предав своих бывших репрессированных коллег по разбою –  предали и его самого, бросив умирать  на даче, пришла очередь разбираться и с гримасами всенародной любви к нему. Памятники исчезли как по мановению волшебной палочки: велено было считать (как пелось потом в песне), что «оказался наш отец не отцом, а сукою». 
Поверили или  не поверили в такое открытие массы  советских граждан – сказать трудно, но поскольку объяснять толпе никто и ничего не посчитал нужным, то надо полагать что всегда «безмолвствующий» народ привычно принял информацию к сведению и продолжил влачить постромки телеги, ведущей прямиком в «светлое будущее». Когда же точно такая горькая судьбина прижизненного разоблачения или расправы над родственниками немедленно после смерти главы властвующего семейства настигла потомков Сталина – Хрущева, Брежнева и прочих – стало ясно, что всерьез граждане-рабы не любят никого. Да и не способны они любить, ибо всегда им это приходилось делать из-под палки.
Придя к власти, каждый властитель выбирает модель управления, удобную для него лично (под нее  же немедленно подбирается и аппарат). Можно опираться на лучшие качества людей, благоприятствуя их развитию – смелость, предприимчивость, бескомпромиссность, инициативность, готовность рисковать и отвечать за собственный выбор. В таких условиях и с такими гражданами (перестающими быть «населением») только и возможно постоянное обновление жизни страны. Тогда истеричные проповеди «модернизации» становятся не нужными: самостоятельные субъекты сами понимают, что им делать, дабы оставаться конкурентоспособными.
Если же владыка, унаследовав электорат (по большей  части привычно стоящий буквой «Z»), не считает потребным для себя как-то менять ситуацию, если ему удобно консервировать коленопреклоненную позу, как у чиновных вельмож, так и у трусливых людишек, то потом не надо рвать на груди рубаху на предмет пробуксовки «внедрения» новых технологий. Можно продолжать тратить миллиарды бюджетных денег на организацию инновационных производств на каком-нибудь «Интеграле», ситуация не изменится. Воровали, воруют и будут воровать. Ибо ничему иному подобная публика и не научена, и не считает для себя нужным обучаться.
На протяжении последнего времени в России и  – частично – в Беларуси (где, правда, официальные идеологи хуже натасканы на употребление новых  умных слов) стало модным призывать  к «консерватизму» во внутренней политике. Дело, разумеется, неплохое: если есть, что «консервировать». Когда ставится цель сохранить базовые моральные ценности (семья, брак, супружеская верность, религиозное постоянство) в условиях ускоряющейся динамики экономических и политических институтов, это можно понять.
Когда же идет речь о сохранении существующего –  давно устаревшего – положения  вещей любой ценой, когда имеется  в виду неприкосновенность ситуации бесправия одних и произвола  других, то здесь не получится консервации  даже в традиции Оршанского или Глубокского пищевых комбинатов. Системы, живущие по принципу «на наш век вроде хватит, а после нас – хоть потоп», неминуемо разрушались вызовами Истории. Но происходило это не стремительно, а долго и мучительно, отравляя атмосферу отвратительными миазмами: так всегда разлагаются бездарно изготовленные консервы.