Саша Филипенко: Серое общество, на которое делала ставку власть, защищать страну не будет
Саша Филипенко - красивый, успешный и в то же время печальный символ поколения "бывших сыновей" Беларуси - считает, что сейчас в Москве думающему человеку трудно не сойти с ума, и уверен, что мир находится на пороге Третьей мировой войны.

Два года назад минчанин Саша Филипенко получил «Русскую премию» за белорусский роман «Бывший сын».
Историю парня, который после давки на Немиге впал в кому, пришел через 10 лет в сознание, а после уехал из Беларуси, близко к сердцу приняли от Буга до Владивостока.
Сегодня Саша Филипенко рекламирует в фейсбуке свой второй роман «Замыслы» в украинской вышиванке, которую ему подарили во Франции. Роман попал в России в лонг-лист премии «Национальный бестселлер».
Саша привез роман на Минскую книжную ярмарку, которую назвал унылой, зато Минск для него - самое прекрасноне место в мире.
В интервью радио "Свабода" популярный ведущий телеканала «Дождь», бывший сценарист программы «Прожекторперисхилтон», а теперь уже признанный писатель Саша Филиппенко говорит, что помимо своих книг его сейчас мало что волнует. Но беседа получилась восе не о книгах.
- Вы в фейсбуке призвали поддержать книжный магазин «Логвинов». Может, у вас есть объяснение, почему это случилось с магазином?
- Я мало знаю о том, почему это произошло, потому что не следил. А сделал я это потому, что любой человек в Минске должен это сделать. Важно, чтобы здесь был не один книжный магазин «Логвинов», а чтобы у нас их было двадцать-тридцать.
В Париже, где мы были вместе с Дмитрием Строцевым на фестивале русскоязычной литературы, я рассказывал о том, что Минск - это город, который читает, но при этом не производит и не публикует литературы.
Объемы, в которых книги выходят и продаются, просто смешны. Это ничто, просто статистическая погрешность. И то, что на этом фоне закрывается единственный книжный магазин, в котором приятно покупать книги в городе, это катастрофа. Мы все должны об этом говорить.
Я уверен, что даже те люди, которые не любят читать и равнодушны к книгам, должны поддержать этот нижный магазин. Это как с Charlie Hebdo в Париже. Многим было наплевать на Charlie Hebdo, и они никогда его не читали и не будут, но они вышли выразить свою гражданскую позицию и заявить, что произошло недопустимое.
У меня есть ощущение, что мы немного от французского общества отстаем. Я, правда, во Франции бываю больше, чем здесь. Хотя я свои ощущения от Беларуси изложил в «Бывшем сыне», с тех пор ничего не изменилось.
- За последний год в регионе изменилось все, что могло поменяться. Неужели в Беларуси не изменилось ничего?
- Светлана Алексиевич очень хорошо сказала в интервью французскому радио о том, что у белорусов есть генетическая память и белорусы чувствуют наступление больших потрясений. Мы привыкли, что когда начинается глобальная трагедия, то она начинается с нас. Все выясняют отношения на нашей земле.
Ситуация в регионе, безусловно, сильно изменилась, но изменилось ли что-то в Беларуси? Получили люди с отличной от генеральной мыслью доступ на телеканалы? Стали люди другими? В культурном коде стали ли белорусы чувствовать себя более европейцами, чем раньше? Мне кажется, совсем немножко.
Вот, например, я приходил на курсы «Мова нанова», это же настоящая секта в хорошем смысле этого слова! Это очень круто! Я все чаще слышу белорусский язык. Просто замечательно!
Другое дело, что в России все это теперь используют как дракона националистического фашистского движения, который вновь поднимает голову. Пропаганда отлично срабатывает, и ...
- И что?
- И придут зеленые человечки.
- Сюда?
- Да.
- Когда?
- Я не знаю. Но, мне кажется, все это так и действует.
- Коль вы уже упомянули «Мова нанова», как вы относитесь к вышиванкам?
- Очень круто. Я фотографировался в фейсбуке в вышиванке с «Замыслами». Правда, у меня украинская вышиванка, которую мне подарили во Франции.

У меня есть внутренний конфликт, потому что я себя уже чувствую человеком Европы. Я этакий интернационалист, но все, что происходит, очень важно.
И важно для власти, которая теперь понимает, что серое, тихое общество, на которое делали ставку, в случае беды действовать не будет. Люди, которым двадцать лет, рассказывали, что их история начинается от партизан и Второй мировой войны, а до этого не было ничего, и что первый белорус появился от первой партизанки, они, мне кажется, ничего и не будут делать, если случится трагедия.
Если кто-то и будет защищать Беларусь, то это будут люди, которые знают, Что они защищают.
- Вы получили «Русскую премию», теперь вы попали в лонг-лист премии «Национальный бестселлер». Чувствуете себя частью «русского мира»?
- Меня настолько это все не интересует... В Бельгии говорят на двух языках, в Швейцарии - на четырех. Я себя чувствую русскоязычным белорусским писателем. Я всегда участвую в премиях в России, потому что мне повезло туда попасть, меня номинируют, и у меня российский издатель. Здесь - я не знаю, в каких премиях я бы мог здесь участвовать.
Насколько я понимаю, в Беларуси премии есть только для белорусскоязычных писателей, и они нужны, чтобы поддерживать белорусскоязычную литературу.
Нет сейчас задачи у белорусской литературы поддерживать меня, ребятам нужно поддерживать друг друга, а я справлюсь и без них.
- И что вы об этом думаете?
- Мы с минским поэтом Дмитрием Строцевым встречаемся в Париже на фестивале русскоязычной литературе. А не здесь. Это смешно. Но так все построено.
Мне не хочется переводить разговор в категории «ревности», но посмотрите: Светлана Алексиевич, находясь в Минске, условно находится вне пределов белорусской литературы. При этом в мире, когда говорят о нынешней белорусской литературе, то, к сожалению для премии Гедройца, не вспоминают о них, а вспоминают Светлану Алексиевич. По-хорошему, надо двигаться за этим локомотивом.
Это не значит, что нужно писать как Алексиевич. Но, по-моему, глупо выглядит литературная общественность, которая считает, что Алексиевич - это нечто удивительное, советское и не белорусское.
- А Вы не считаете Алексиевич «советской»?
- Я думаю, что она написала абсолютно замечательные книги. Я читал «Время секонд-хэнд» и думал: "Боже, как это плохо написано. Просто ужасно. Чем вообще занимается Пастернак? (Борис Пастернак - владелец издательства «Время», которое печатает произведения Саши Филипенко и Светланы Алексиевич) Это было мое первое впечатление, когда я прочитал первые 20 страниц. А потом я стал читать дальше и подумал: "Боже, как это гениально написано».
Эта книга редактировалось многие годы. Там нет ни одного лишнего слова. Она объясняет все, что нас окружает: почему у нас закрывается «Логвинов», что творится в голове у «красного человека», в этой «красной империи», которая вокруг нас.
Это очень важная книга. Она может не нравиться вследствие каких-то эстетических приоритетов, вы можете любить другую литературу, но это очень важный текст.
- Вы говорите о белорусской литературе и обращаетесь к творчеству Светланы Алексиевич, а не к белорусскоязычным писателям. Почему?
- Я не очень хорошо осведомлен о них. Наверное, это может выглядеть как «есть я и Алексиевич», а все остальное меня не волнует. Но это совсем не так. Мне кажется, что белорусская литература очень сильно разделена географически. Вот в Минске есть ребята, которые встречаются вместе, что-то обсуждают, пишут друг на друга рецензии. Мы с ними никак не пересекаемся, потому что ...
- Это секта?
- Нет, это писательское сообщество, и мы друг без друга существуем. Я просто «чужд ансамблю», как говорил Бродский. Я, конечно, сейчас больше ориентируюсь на российский рынок. Я очень рад, что мы сюда приезжаем, так как несколько дней подряд презентации, и, мне кажется, это очень много для Минска. Я не нахожусь в этом процессе, но он мне и не очень интересен. Как и российский процесс. Мне интересно сидеть и писать.
- В России вас воспринимают как белорусского писателя?
- И да, и нет. Этот вопрос почему-то все поднимают, но важно вам, каким писателем был Мицкевич или Кафка? Я не знаю, насколько важно, считают меня белорусским или российским. Я себя считаю белорусским. Что об этом думают другие белорусские писатели, или российские, или кто угодно, - мне абсолютно наплевать.
- Честно говоря, до начала нашей беседы у меня был к вам один главный вопрос: как не сойти с ума в России?
- Мне все задают этот вопрос. Я не знаю. Мы много об этом сейчас говорим с моей женой. Это такое хорошее испытание. Как люди не сходили с ума в Советском Союзе? Но не сходили же.
Можно, конечно, с юмором смотреть на то, что происходит, но у меня уже не получается. У меня нет совета.
Мне очень трудно сейчас находится в России. Как любому человеку со здравым рассудком. Но, с другой стороны, вы же чувствуете на себе ответственность. То, что происходит в России, не может нас обойти. Мы очень связаны, и невозможно представить, что там в России, все с ума сходят, а мы здесь в Беларуси тихо переждем. Так не получится.
- Как вас затронула война? Там есть ваши близкие, друзья, коллеги?
- У меня есть друзья, знакомые журналисты. Во-первых, Тимур Алевский, который, начиная с украинских событий, вернул журналистике понятие журналистики. Это выдающийся журналист нашего поколения, о котором потом будут в университетах рассказывать. И другие журналисты из «Дождя», которые там работают.
Война коснулась меня, как и всех. Вы поняли, что какие-то люди очень легко прогибаются под пропаганду и начинают верить тому, что им рассказывают. Самая большая угроза пропаганды в том, что даже самые образованные и интеллигентные из нас не выдерживают ее напора, вдруг начинают говорить с тобой телевизионными фразами, выдавая их за собственное убеждение. Это печально.
Война меня задела и в моральном плане, и в финансовом. В России все сразу стали в один момент беднее в два раза.
- Поменялся ли сейчас смысл исконно белорусского «лишь бы не было войны»? Эта фраза выглядит настоящей «народной мудростью» и предупреждением? Или, наоборот, вся эта «память о войне», «линия Сталина», «реконструкторские игры» - все это постепенно приучало нас к тому, что война - это реальность?
- Я не хочу войны, как любой человек. С другой стороны, я не хочу, чтобы этой фразой прикрывались бесчинства. Если единственный двигатель экономики - «лишь бы не было войны», это как минимум странно.
То, что мы помним об ужасах войны, это необходимо. Но мы не делаем никаких выводов. Мы делаем одни и те же ошибки и наступаем на одни и те же грабли.
Кто мог поверить, что случится Первая мировая? А она случилась. Кто мог поверить, что после газовых атак в Бельгии будет Вторая мировая? Все сидели и говорили: после ужасов, которые мы пережили, Вторая мировая не случится никогда. Но случилось и война, и Холокост, и другие ужасы.
Сейчас мы сидим на пороге Третьей мировой и спокойно говорим: да ну, на этот раз наверняка ничего не будет.
Но у меня ощущения самые тревожные. Как, думаю, у всех. Если вы еще не успели сойти с ума, стоит задуматься, что война возможна.
Историю парня, который после давки на Немиге впал в кому, пришел через 10 лет в сознание, а после уехал из Беларуси, близко к сердцу приняли от Буга до Владивостока.
Сегодня Саша Филипенко рекламирует в фейсбуке свой второй роман «Замыслы» в украинской вышиванке, которую ему подарили во Франции. Роман попал в России в лонг-лист премии «Национальный бестселлер».
Саша привез роман на Минскую книжную ярмарку, которую назвал унылой, зато Минск для него - самое прекрасноне место в мире.
В интервью радио "Свабода" популярный ведущий телеканала «Дождь», бывший сценарист программы «Прожекторперисхилтон», а теперь уже признанный писатель Саша Филиппенко говорит, что помимо своих книг его сейчас мало что волнует. Но беседа получилась восе не о книгах.
- Вы в фейсбуке призвали поддержать книжный магазин «Логвинов». Может, у вас есть объяснение, почему это случилось с магазином?
- Я мало знаю о том, почему это произошло, потому что не следил. А сделал я это потому, что любой человек в Минске должен это сделать. Важно, чтобы здесь был не один книжный магазин «Логвинов», а чтобы у нас их было двадцать-тридцать.
В Париже, где мы были вместе с Дмитрием Строцевым на фестивале русскоязычной литературы, я рассказывал о том, что Минск - это город, который читает, но при этом не производит и не публикует литературы.
Объемы, в которых книги выходят и продаются, просто смешны. Это ничто, просто статистическая погрешность. И то, что на этом фоне закрывается единственный книжный магазин, в котором приятно покупать книги в городе, это катастрофа. Мы все должны об этом говорить.
Я уверен, что даже те люди, которые не любят читать и равнодушны к книгам, должны поддержать этот нижный магазин. Это как с Charlie Hebdo в Париже. Многим было наплевать на Charlie Hebdo, и они никогда его не читали и не будут, но они вышли выразить свою гражданскую позицию и заявить, что произошло недопустимое.
У меня есть ощущение, что мы немного от французского общества отстаем. Я, правда, во Франции бываю больше, чем здесь. Хотя я свои ощущения от Беларуси изложил в «Бывшем сыне», с тех пор ничего не изменилось.
- За последний год в регионе изменилось все, что могло поменяться. Неужели в Беларуси не изменилось ничего?
- Светлана Алексиевич очень хорошо сказала в интервью французскому радио о том, что у белорусов есть генетическая память и белорусы чувствуют наступление больших потрясений. Мы привыкли, что когда начинается глобальная трагедия, то она начинается с нас. Все выясняют отношения на нашей земле.
Ситуация в регионе, безусловно, сильно изменилась, но изменилось ли что-то в Беларуси? Получили люди с отличной от генеральной мыслью доступ на телеканалы? Стали люди другими? В культурном коде стали ли белорусы чувствовать себя более европейцами, чем раньше? Мне кажется, совсем немножко.
Вот, например, я приходил на курсы «Мова нанова», это же настоящая секта в хорошем смысле этого слова! Это очень круто! Я все чаще слышу белорусский язык. Просто замечательно!
Другое дело, что в России все это теперь используют как дракона националистического фашистского движения, который вновь поднимает голову. Пропаганда отлично срабатывает, и ...
- И что?
- И придут зеленые человечки.
- Сюда?
- Да.
- Когда?
- Я не знаю. Но, мне кажется, все это так и действует.
- Коль вы уже упомянули «Мова нанова», как вы относитесь к вышиванкам?
- Очень круто. Я фотографировался в фейсбуке в вышиванке с «Замыслами». Правда, у меня украинская вышиванка, которую мне подарили во Франции.

У меня есть внутренний конфликт, потому что я себя уже чувствую человеком Европы. Я этакий интернационалист, но все, что происходит, очень важно.
И важно для власти, которая теперь понимает, что серое, тихое общество, на которое делали ставку, в случае беды действовать не будет. Люди, которым двадцать лет, рассказывали, что их история начинается от партизан и Второй мировой войны, а до этого не было ничего, и что первый белорус появился от первой партизанки, они, мне кажется, ничего и не будут делать, если случится трагедия.
Если кто-то и будет защищать Беларусь, то это будут люди, которые знают, Что они защищают.
- Вы получили «Русскую премию», теперь вы попали в лонг-лист премии «Национальный бестселлер». Чувствуете себя частью «русского мира»?
- Меня настолько это все не интересует... В Бельгии говорят на двух языках, в Швейцарии - на четырех. Я себя чувствую русскоязычным белорусским писателем. Я всегда участвую в премиях в России, потому что мне повезло туда попасть, меня номинируют, и у меня российский издатель. Здесь - я не знаю, в каких премиях я бы мог здесь участвовать.
Насколько я понимаю, в Беларуси премии есть только для белорусскоязычных писателей, и они нужны, чтобы поддерживать белорусскоязычную литературу.
Нет сейчас задачи у белорусской литературы поддерживать меня, ребятам нужно поддерживать друг друга, а я справлюсь и без них.
- И что вы об этом думаете?
- Мы с минским поэтом Дмитрием Строцевым встречаемся в Париже на фестивале русскоязычной литературе. А не здесь. Это смешно. Но так все построено.
Мне не хочется переводить разговор в категории «ревности», но посмотрите: Светлана Алексиевич, находясь в Минске, условно находится вне пределов белорусской литературы. При этом в мире, когда говорят о нынешней белорусской литературе, то, к сожалению для премии Гедройца, не вспоминают о них, а вспоминают Светлану Алексиевич. По-хорошему, надо двигаться за этим локомотивом.
Это не значит, что нужно писать как Алексиевич. Но, по-моему, глупо выглядит литературная общественность, которая считает, что Алексиевич - это нечто удивительное, советское и не белорусское.
- А Вы не считаете Алексиевич «советской»?
- Я думаю, что она написала абсолютно замечательные книги. Я читал «Время секонд-хэнд» и думал: "Боже, как это плохо написано. Просто ужасно. Чем вообще занимается Пастернак? (Борис Пастернак - владелец издательства «Время», которое печатает произведения Саши Филипенко и Светланы Алексиевич) Это было мое первое впечатление, когда я прочитал первые 20 страниц. А потом я стал читать дальше и подумал: "Боже, как это гениально написано».
Эта книга редактировалось многие годы. Там нет ни одного лишнего слова. Она объясняет все, что нас окружает: почему у нас закрывается «Логвинов», что творится в голове у «красного человека», в этой «красной империи», которая вокруг нас.
Это очень важная книга. Она может не нравиться вследствие каких-то эстетических приоритетов, вы можете любить другую литературу, но это очень важный текст.
- Вы говорите о белорусской литературе и обращаетесь к творчеству Светланы Алексиевич, а не к белорусскоязычным писателям. Почему?
- Я не очень хорошо осведомлен о них. Наверное, это может выглядеть как «есть я и Алексиевич», а все остальное меня не волнует. Но это совсем не так. Мне кажется, что белорусская литература очень сильно разделена географически. Вот в Минске есть ребята, которые встречаются вместе, что-то обсуждают, пишут друг на друга рецензии. Мы с ними никак не пересекаемся, потому что ...
- Это секта?
- Нет, это писательское сообщество, и мы друг без друга существуем. Я просто «чужд ансамблю», как говорил Бродский. Я, конечно, сейчас больше ориентируюсь на российский рынок. Я очень рад, что мы сюда приезжаем, так как несколько дней подряд презентации, и, мне кажется, это очень много для Минска. Я не нахожусь в этом процессе, но он мне и не очень интересен. Как и российский процесс. Мне интересно сидеть и писать.
- В России вас воспринимают как белорусского писателя?
- И да, и нет. Этот вопрос почему-то все поднимают, но важно вам, каким писателем был Мицкевич или Кафка? Я не знаю, насколько важно, считают меня белорусским или российским. Я себя считаю белорусским. Что об этом думают другие белорусские писатели, или российские, или кто угодно, - мне абсолютно наплевать.
- Честно говоря, до начала нашей беседы у меня был к вам один главный вопрос: как не сойти с ума в России?
- Мне все задают этот вопрос. Я не знаю. Мы много об этом сейчас говорим с моей женой. Это такое хорошее испытание. Как люди не сходили с ума в Советском Союзе? Но не сходили же.
Можно, конечно, с юмором смотреть на то, что происходит, но у меня уже не получается. У меня нет совета.
Мне очень трудно сейчас находится в России. Как любому человеку со здравым рассудком. Но, с другой стороны, вы же чувствуете на себе ответственность. То, что происходит в России, не может нас обойти. Мы очень связаны, и невозможно представить, что там в России, все с ума сходят, а мы здесь в Беларуси тихо переждем. Так не получится.
- Как вас затронула война? Там есть ваши близкие, друзья, коллеги?
- У меня есть друзья, знакомые журналисты. Во-первых, Тимур Алевский, который, начиная с украинских событий, вернул журналистике понятие журналистики. Это выдающийся журналист нашего поколения, о котором потом будут в университетах рассказывать. И другие журналисты из «Дождя», которые там работают.
Война коснулась меня, как и всех. Вы поняли, что какие-то люди очень легко прогибаются под пропаганду и начинают верить тому, что им рассказывают. Самая большая угроза пропаганды в том, что даже самые образованные и интеллигентные из нас не выдерживают ее напора, вдруг начинают говорить с тобой телевизионными фразами, выдавая их за собственное убеждение. Это печально.
Война меня задела и в моральном плане, и в финансовом. В России все сразу стали в один момент беднее в два раза.
- Поменялся ли сейчас смысл исконно белорусского «лишь бы не было войны»? Эта фраза выглядит настоящей «народной мудростью» и предупреждением? Или, наоборот, вся эта «память о войне», «линия Сталина», «реконструкторские игры» - все это постепенно приучало нас к тому, что война - это реальность?
- Я не хочу войны, как любой человек. С другой стороны, я не хочу, чтобы этой фразой прикрывались бесчинства. Если единственный двигатель экономики - «лишь бы не было войны», это как минимум странно.
То, что мы помним об ужасах войны, это необходимо. Но мы не делаем никаких выводов. Мы делаем одни и те же ошибки и наступаем на одни и те же грабли.
Кто мог поверить, что случится Первая мировая? А она случилась. Кто мог поверить, что после газовых атак в Бельгии будет Вторая мировая? Все сидели и говорили: после ужасов, которые мы пережили, Вторая мировая не случится никогда. Но случилось и война, и Холокост, и другие ужасы.
Сейчас мы сидим на пороге Третьей мировой и спокойно говорим: да ну, на этот раз наверняка ничего не будет.
Но у меня ощущения самые тревожные. Как, думаю, у всех. Если вы еще не успели сойти с ума, стоит задуматься, что война возможна.
"Белорусский партизан"
12:30 06/03/2015
Загрузка...
‡агрузка...