Саша Филипенко: Серое общество, на которое делала ставку власть, защищать страну не будет

Два года назад минчанин Саша Филипенко получил «Русскую премию» за белорусский роман «Бывший сын».

Историю парня, который после давки на Немиге впал в кому, пришел через 10 лет в сознание, а после уехал из Беларуси, близко к сердцу приняли от Буга до Владивостока.

Сегодня Саша Филипенко рекламирует в фейсбуке свой ​​второй роман «Замыслы» в украинской вышиванке, которую ему подарили во Франции. Роман попал в России в лонг-лист премии «Национальный бестселлер».

Саша привез роман на Минскую книжную ярмарку, которую назвал унылой, зато Минск для него - самое прекрасноне место в мире.

В интервью радио "Свабода" популярный ведущий телеканала «Дождь», бывший сценарист программы «Прожекторперисхилтон», а теперь уже признанный писатель Саша Филиппенко говорит, что помимо своих книг его сейчас мало что волнует. Но беседа получилась восе не о книгах.

- Вы в фейсбуке призвали поддержать книжный магазин «Логвинов». Может, у вас есть объяснение, почему это случилось с магазином?

 - Я мало знаю о том, почему это произошло, потому что не следил.  А сделал я это потому, что любой человек в Минске должен это сделать.  Важно, чтобы здесь был не один книжный магазин «Логвинов», а чтобы у нас их было двадцать-тридцать.

В Париже, где мы были вместе с Дмитрием Строцевым на фестивале русскоязычной литературы, я рассказывал о том, что Минск - это город, который читает, но при этом не производит и не публикует литературы.

Объемы, в которых книги выходят и продаются, просто смешны. Это ничто, просто статистическая погрешность. И то, что на этом фоне закрывается единственный книжный магазин, в котором приятно покупать книги в городе, это катастрофа. Мы все должны об этом говорить.

Я уверен, что даже те люди, которые не любят читать и равнодушны к книгам, должны поддержать этот нижный магазин. Это как с Charlie Hebdo в Париже. Многим было наплевать на Charlie Hebdo, и они никогда его не читали и не будут, но они вышли выразить свою гражданскую позицию и заявить, что произошло недопустимое.

У меня есть ощущение, что мы немного от французского общества отстаем. Я, правда, во Франции бываю больше, чем здесь. Хотя я свои ощущения от Беларуси изложил в «Бывшем сыне», с тех пор ничего не изменилось.

- За последний год в регионе изменилось все, что могло поменяться. Неужели в Беларуси не изменилось ничего?

 - Светлана Алексиевич очень хорошо сказала в интервью французскому радио о том, что у белорусов есть генетическая память и белорусы чувствуют наступление больших потрясений. Мы привыкли, что когда начинается глобальная трагедия, то она начинается с нас. Все выясняют отношения на нашей земле.

Ситуация в регионе, безусловно, сильно изменилась, но изменилось ли что-то в Беларуси?  Получили люди с отличной от генеральной мыслью доступ на телеканалы? Стали люди другими? В культурном коде стали ли белорусы чувствовать себя более европейцами, чем раньше? Мне кажется, совсем немножко.

Вот, например, я приходил на курсы «Мова нанова», это же настоящая секта в хорошем смысле этого слова!  Это очень круто!  Я все чаще слышу белорусский язык. Просто замечательно!

Другое дело, что в России все это теперь используют как дракона националистического фашистского движения, который вновь поднимает голову. Пропаганда отлично срабатывает, и ...

- И что?

- И придут зеленые человечки.

- Сюда?

- Да.

- Когда?

- Я не знаю.  Но, мне кажется, все это так и действует.

- Коль вы уже упомянули «Мова нанова», как вы относитесь к вышиванкам?

 - Очень круто. Я фотографировался в фейсбуке в вышиванке с «Замыслами».  Правда, у меня украинская вышиванка, которую мне подарили во Франции.



У меня есть внутренний конфликт, потому что я себя уже чувствую человеком Европы.  Я этакий интернационалист, но все, что происходит, очень важно.

И важно для власти, которая теперь понимает, что серое, тихое общество, на которое делали ставку, в случае беды действовать не будет. Люди, которым двадцать лет, рассказывали, что их история начинается от партизан и Второй мировой войны, а до этого не было ничего, и что первый белорус появился от первой партизанки, они, мне кажется, ничего и не будут делать, если случится трагедия.

Если кто-то и будет защищать Беларусь, то это будут люди, которые знают, Что они защищают.

- Вы получили «Русскую премию», теперь вы попали в лонг-лист премии «Национальный бестселлер». Чувствуете себя частью «русского мира»?

- Меня настолько это все не интересует... В Бельгии говорят на двух языках, в Швейцарии - на четырех. Я себя чувствую русскоязычным белорусским писателем. Я всегда участвую в премиях в России, потому что мне повезло туда попасть, меня номинируют, и у меня российский издатель. Здесь - я не знаю, в каких премиях я бы мог здесь участвовать.

Насколько я понимаю, в Беларуси премии есть только для белорусскоязычных писателей, и они нужны, чтобы поддерживать белорусскоязычную литературу.

Нет сейчас задачи у белорусской литературы поддерживать меня, ребятам нужно поддерживать друг друга, а я справлюсь и без них.

- И что вы об этом думаете?

 - Мы с минским поэтом Дмитрием Строцевым встречаемся в Париже на фестивале русскоязычной литературе. А не здесь. Это смешно. Но так все построено.

Мне не хочется переводить разговор в категории «ревности», но посмотрите: Светлана Алексиевич, находясь в Минске, условно находится вне пределов белорусской литературы.  При этом в мире, когда говорят о нынешней белорусской литературе, то, к сожалению для премии Гедройца, не вспоминают о них, а вспоминают Светлану Алексиевич. По-хорошему, надо двигаться за этим локомотивом.

Это не значит, что нужно писать как Алексиевич. Но, по-моему, глупо выглядит литературная общественность, которая считает, что Алексиевич - это нечто удивительное, советское и не белорусское.

- А Вы не считаете Алексиевич «советской»?

 - Я думаю, что она написала абсолютно замечательные книги. Я читал «Время секонд-хэнд» и думал: "Боже, как это плохо написано. Просто ужасно. Чем вообще занимается Пастернак? (Борис Пастернак - владелец издательства «Время», которое печатает произведения Саши Филипенко и Светланы Алексиевич) Это было мое первое впечатление, когда я прочитал первые 20 страниц. А потом я стал читать дальше и подумал: "Боже, как это гениально написано».

Эта книга редактировалось многие годы. Там нет ни одного лишнего слова. Она объясняет все, что нас окружает: почему у нас закрывается «Логвинов», что творится в голове у «красного человека», в этой «красной империи», которая вокруг нас.

Это очень важная книга. Она может не нравиться вследствие каких-то эстетических приоритетов, вы можете любить другую литературу, но это очень важный текст.

- Вы говорите о белорусской литературе и обращаетесь к творчеству Светланы Алексиевич, а не к белорусскоязычным писателям. Почему?

- Я не очень хорошо осведомлен о них. Наверное, это может выглядеть как «есть я и Алексиевич», а все остальное меня не волнует. Но это совсем не так. Мне кажется, что белорусская литература очень сильно разделена географически. Вот в Минске есть ребята, которые встречаются вместе, что-то обсуждают, пишут друг на друга рецензии. Мы с ними никак не пересекаемся, потому что ...

- Это секта?

- Нет, это писательское сообщество, и мы друг без друга существуем. Я просто «чужд ансамблю», как говорил Бродский. Я, конечно, сейчас больше ориентируюсь на российский рынок. Я очень рад, что мы сюда приезжаем, так как несколько дней подряд презентации, и, мне кажется, это очень много для Минска.  Я не нахожусь в этом процессе, но он мне и не очень интересен. Как и российский процесс. Мне интересно сидеть и писать.

- В России вас воспринимают как белорусского писателя?

- И да, и нет. Этот вопрос почему-то все поднимают, но важно вам, каким писателем был Мицкевич или Кафка?  Я не знаю, насколько важно, считают меня белорусским или российским. Я себя считаю белорусским. Что об этом думают другие белорусские писатели, или российские, или кто угодно, - мне абсолютно наплевать.

- Честно говоря, до начала нашей беседы у меня был к вам один главный вопрос: как не сойти с ума в России?

- Мне все задают этот вопрос. Я не знаю. Мы много об этом сейчас говорим с моей женой. Это такое хорошее испытание. Как люди не сходили с ума в Советском Союзе?  Но не сходили же.

Можно, конечно, с юмором смотреть на то, что происходит, но у меня уже не получается. У меня нет совета.

Мне очень трудно сейчас находится в России. Как любому человеку со здравым рассудком.  Но, с другой стороны, вы же чувствуете на себе ответственность. То, что происходит в России, не может нас обойти. Мы очень связаны, и невозможно представить, что там в России, все с ума сходят, а мы здесь в Беларуси тихо переждем. Так не получится.

- Как вас затронула война? Там есть ваши близкие, друзья, коллеги?

- У меня есть друзья, знакомые журналисты.  Во-первых, Тимур Алевский, который, начиная с украинских событий, вернул журналистике понятие журналистики. Это выдающийся журналист нашего поколения, о котором потом будут в университетах рассказывать. И другие журналисты из «Дождя», которые там работают.

Война коснулась меня, как и всех. Вы поняли, что какие-то люди очень легко прогибаются под пропаганду и начинают верить тому, что им рассказывают. Самая большая угроза пропаганды в том, что даже самые образованные и интеллигентные из нас не выдерживают ее напора, вдруг начинают говорить с тобой телевизионными фразами, выдавая их за собственное убеждение. Это печально.

Война меня задела и в моральном плане, и в финансовом.  В России все сразу стали в один момент беднее в два раза.

- Поменялся ли сейчас смысл исконно белорусского «лишь бы не было войны»? Эта фраза выглядит настоящей «народной мудростью» и предупреждением? Или, наоборот, вся эта «память о войне», «линия Сталина», «реконструкторские игры» - все это постепенно приучало нас к тому, что война - это реальность?

- Я не хочу войны, как любой человек. С другой стороны, я не хочу, чтобы этой фразой прикрывались бесчинства.  Если единственный двигатель экономики - «лишь бы не было войны», это как минимум странно.

То, что мы помним об ужасах войны, это необходимо. Но мы не делаем никаких выводов. Мы делаем одни и те же ошибки и наступаем на одни и те же грабли.

Кто мог поверить, что случится Первая мировая?  А она случилась. Кто мог поверить, что после газовых атак в Бельгии будет Вторая мировая? Все сидели и говорили: после ужасов, которые мы пережили, Вторая мировая не случится никогда. Но случилось и война, и Холокост, и другие ужасы.

Сейчас мы сидим на пороге Третьей мировой и спокойно говорим: да ну, на этот раз наверняка ничего не будет.

Но у меня ощущения самые тревожные. Как, думаю, у всех. Если вы еще не успели сойти с ума, стоит задуматься, что война возможна.